Прошло достаточно времени, как я остался один. Поначалу безнадежно пытался чем-то отвлечься от давящих мыслей… Получалось плохо. Моей собеседницей тогда стала бутылка водки. Нет, вру… их было много. Каждой изливал душу, как на исповеди. Они были внимательными слушательницами и главное - не лезли с умными советами… менялись как девицы-поклонницы, которые осаждали меня, когда я был музыкантом, пока не познакомился с той, которая стала единственной на всю жизнь.
Утешения мои стеклянные подруги не приносили, только подминали под себя, втягивая в рабскую зависимость и поэтому решил обратился к психоаналитику. Он так же внимательно умел слушать… Лучше с ним, чем с зеленым змеем, который, утешая, пытался завладеть моей душой с целью стать полновластным хозяином.
Помню, приходил, ложился на кожаную кушетку и изливал свою душу, не ожидая советов… Понимал, что надо с кем-то общаться, не оставаться одному. В наше время молчаливый слушатель - большой дефицит. И за все, конечно, везде надо платить… Там змию, здесь...
Раз, лежа на кушетке, пришла идея писать. Друзья поддержали, прочитав один из рассказов и в дополнение, видя мое уединенное состояние, уговорили пообщаться на одном из сайтов знакомств. Даже зарегистрировали, выставив мои фото на странице. Было конечно тяжело контактировать с женщинами, лезшими в личную жизнь, но меня устраивало, что я мог не отвечать назойливым и любопытным. Тогда же и решил свои рассказы выкладывать в дневнике на сайте. Людям нравилось - это утешало. Со временем заметил у многих интернет-зависимость. Виртуальная переписка затягивала, пропадало желание реального общения… хотя у меня его, как такового, и не было… поэтому написал рассказ о людях, впавших в такое состояние, исходя из личного опыта. Но главное: старался не думать о прошлом.
Как-то, зайдя на сайт, сидел и размышлял: «Господи, ну что я здесь забыл? Что здесь делаю?». В это время пришло сообщение от незнакомой двадцатипятилетней Юлии из Томска... Тогда еще не подозревал, какая бомба ожидает меня в письме молодой, не отдающей себе отчета в том, что пишет и кому, ветреной и самоуверенной девчонки.
Послание гласило: «Ну прочитала Вашу анкету... Думаю, у Вас и есть этот самый синдром зависимости от компьютера, боязнь личного общения - и есть отчего. Если вдруг (не дай Бог!) у меня к 50 не будет семьи, детей, собаки, кошки, заниматься спортом я уж точно не буду. А просто стану выть на луну, а дневник прочитать сил нет - бредятина.»
«…если у меня к 50 не будет семьи, детей…»
Почувствовал надвигающуюся волну гнева. «Как она могла… не зная человека?» Попытался сопротивляться, но поздно. Это как груженный под завязку грузовик, пытающийся на полном ходу резко тормозить, но всё тщетно...Ужасное прошлое тяжелым грузом врезалось в мою память и неминуемо должно было меня расплющить. Поперек горла стал ком… Мои мысли перенеслись на много лет назад.
Вспомнил, как впервые увидел ее… Она была администратором в концертном зале, где должен был выступать. Меня тогда осаждали поклонницы… Ольга скромно стояла в стороне, среди колон фойе, небольшого роста, стройная, в белой блузке и офисной юбке, лет двадцати четырех, с бейджиком на груди и смотрела на меня… Эти глаза я запомнил на всю жизнь. Это были глаза ангела…
Всё всплыло в памяти, будто это было вчера. В груди тоскливо защемило.
Помню, как спустя несколько дней, мы с ней гуляли по парку… я что-то увлеченно рассказывал, жестикулируя руками, и потом внезапно пошел дождь… Мы мокрые долго сидели в кафе, держась за руки и не могли друг от друга отвести взгляд, не замечая вокруг никого... Потом свадьба и те незабываемые слова, что у нас будет ребенок. Я тогда прыгал от счастья как мальчишка. Побежал в «цветочный» напротив и скупил все розы, которые там были… еле дотащил. У нас родились двое детей с разницей в два года. Мы были безумно счастливы. Больше вокруг я уже никого не замечал и домой летел на крыльях…
Тот солнечный, летний день ничего особо не предвещал. Мы собирались на дачу. Мишке тогда было семь лет, а Машке пять. Они беспечно собирали свои игрушки в большую коробку. Ольга порхала как бабочка на крыльях, собирая пыльцу любви, перелетая с одного цветочка на другой. Она прыгала счастливая на кончиках пальцев как балерина, собирая вещи в разных концах квартиры и складывая в дорожную сумку. Пролетая мимо, она обхватила меня за шею и закружилась в танце, смеясь и щебеча как маленькая девочка. Вдруг ее лицо стало серьезным и она, заглядывая в мои глаза, быстро произнесла: «А если я умру, ты будешь плакать на моей могилке?» От неожиданности у меня перехватило дыхание, и я едва смог вымолвить: «Ты что говоришь-то?» Она засмеялась и опять забегала по комнате, собирая остальные вещи.
Мы ехали в машине, веселились и дурачились, пели веселые песни и были счастливы, что впереди нас ждут несколько дней спокойной, безмятежной дачной жизни… Никто ничего не успел сообразить, когда в последний момент увидели, вылетевший нам навстречу на полной скорости КАМАЗ…
Сознание пришло, когда меня вырезали из того куска железа, что раньше назывался машиной и осторожно укладывали парализованного на носилки... Первое, что я увидел и что навсегда врезалось острой бритвой в мою память, – это искорёженные тела Ольги и детей… или скорее то…, что от них осталось …
От неожиданности я хотел вскрикнуть, но ничего не получилось. Тело мне не подчинялось. Только тихо и медленно по щекам катились слезы – единственные свидетельницы моего существования еще в этом мире и безысходности моего положения…
Пооо-чееее-мууууу…? Почему я не погиб вместе с ними? Почему я остался и стал свидетелем этого ужаса? Страшно было увидеть всё это своими глазами. Было такое ощущение, будто душу резали скальпелем без наркоза. При каждом последующем воспоминании от страшной боли хотелось кричать, но я сдерживался как мог и от бессилия скрипел зубами.
«…заниматься спортом я уж точно не буду…»
Эта строчка продолжила мои воспоминания…
В больнице пролежал около года... Собирали меня по частям... Учился заново ходить… Тогда врачи мне сказали: «Не будешь двигаться и заниматься спортом – не встанешь.» Собрав всю силу воли, которая только была, стал учиться двигаться. Долго ходил с ходунками, на костылях, потом с палочкой… Постоянно пытался чем-то заниматься… ходил, бегал, регулярно плавал в бассейне. Давно оставил музыкальную деятельность... Друзья помогли мне открыть свой небольшой бизнес.
Все время меня мучил один вопрос: «Ну зачем я остался жить…?»
Как-то позвонила старая приятельница Соня, бывшая джазовая певица. Став верующей, она оставила сцену и пела в церковном хоре. После коротких приветствий сразу перешла к делу.
- На этой неделе, в выходные, я еду в один женский монастырь. Настоятельница просила меня позаниматься с сестрами из хора. Поехали, я тебе покажу совершенно другую жизнь, совершенно другой мир, который ты никогда не видел. Дня два поживешь в монастырской гостинице, походишь, осмотришься, погуляешь на природе…
Предложение оказалось заманчивым. В последнее время выходные были для меня большим испытанием. Не любил оставаться один, но и веселые компании были не для меня.
Итак, мы договорились в пятницу вечером, после работы, ехать в монастырь. Там нас уже ждали.
С Соней я себя чувствовал комфортно. Ведя машину, она умела молчать или, иногда, что-то рассказывала о своей новой работе.
Монастырь находился в лесу. Было тихо и спокойно…, я бы сказал – умиротворяюще. Никакого шума, никакой суеты. Посреди монастыря росли огромные вековые сосны. Старенькие, желтого цвета, обшарпанные, двухэтажные, покосившиеся постройки восемнадцатого века стояли в благоговейном поклоне перед большим, величественного вида, храмом и внушали мир и спокойствие. И если бы не машина Сони, стоящая у монастырской гостиницы, я бы подумал, что попал в другую эпоху. Гостиничные сестры покормили нас скромным монастырским ужином и мы, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим номерам-кельям. Я долго стоял у открытого окна и наслаждался тишиной. Видимо, то ли от свежего воздуха, то ли от усталости за неделю, я быстро, как только лег, уснул.
Мне приснился сон. Еду по пустынной трассе и вижу… вдалеке по дороге, навстречу, идут трое. В душе появилось какое-то волнение… ощущение радости. Остановив машину, я побежал… Вид их был удивительный… во всем белом они сияли как ангелы. Мы бросились друг другу в объятия. Я плакал от счастья как ребенок. Они кричали радостно: «Папа, папа, папочка…!» От Ольги веяло чем-то неземным. Мы целовали друг друга и обнимались. «Папа, папочка, мы ждем тебя здесь... Когда ты к нам придешь?» - кричали дети, крепко прижимаясь... В этот момент я проснулся... Бешено колотилось сердце. Я сидел на кровати, пытаясь осознать, что произошло? Такое впечатление, что все было наяву. После этого я долго не мог заснуть.
В пять утра меня разбудил монастырский колокол. Это был тихий, неспешный, размеренный звон, разливающийся малиновой рекой по всей округе, оседающий и растворяющийся в нависшем над полями белом тумане. Он созывал сестер на утреннее молитвенное правило. Хотя это была только формальность. Без десяти пять они уже ждали в храме прихода настоятельницы. Потом, как я узнал, так было каждый день, без каких-либо выходных. После правила, в 7 часов, началось богослужение, и часть сестер разошлись… кто пошел на завтрак и потом по каким-либо делам; кто остался в храме и нес послушания здесь. Среди певчих хора я заметил Соню: она скромно помахала мне рукой, иначе я бы ее не узнал. Здесь она была совершенно другой, не похожей на ту, какой я привык ее видеть: в черном платке и в скромных, темного цвета, юбке и кофте. Это она мне впоследствии рассказала о распорядке дня в монастыре. А сейчас, видя, как она раскладывает ноты перед певчими сестрами и что-то им объясняет, я не решился к ней подойти, понимая, что она очень занята.
В храме приятно пахло ладаном и восковыми свечами. Передо мной возвышался величественный иконостас, венцом которого, под куполом, было огромное распятие. Со стен на меня смотрел сонм святых, изображенных на больших старинных иконах, перед каждой из которых стояли подсвечники с горящими свечами. Я чувствовал какое-то особое благоговение от окружающей меня обстановки. Да, это был действительно другой мир, к которому я не привык. Он полностью захватил всё мое внимание и внушал мне мир и покой. Не хотелось никуда уходить. Было желание остаться здесь надолго и наслаждаться удивительным состоянием, полностью меня поглотившим и возносившим на небо. Я не понимал, что происходило со мной, но лучшего состояния своей души я не испытывал никогда. В этой, окружающей меня обстановке, удивляло всё: и скромное поведение сестер, всегда смотрящих только вниз (взгляд их был кротким и смиренным); и даже как они говорили – тихо и коротко. Вся их одежда была черная… как мне потом объяснили - в знак траура, что, придя сюда, они умерли для мира, то есть, отказались от всех земных развлечений и наслаждений, обрекая себя ради Бога на тяжелый физический и духовный труд до конца жизни. Это трудно понять, особенно для привыкших к развлечениям. Здесь никто не смеялся громко и развязано. Да и вообще я не видел, что кто-либо из них улыбался, хотя во всем их поведении можно было ощутить приветливость и христианскую любовь.
Началась служба. Я ходил по храму, расставляя свечки на подсвечниках. И когда ставил последнюю перед иконой Божией Матери, как прочитал, Казанской, чтение закончилось и запел хор... Если бы это было где-то в другом месте, я, как профессионал, рассмеялся бы их не совсем стройному пению, но здесь все было по-другому. Никогда не слышал, чтобы кто-то так пел. Они вкладывали в это пение всю душу. Оно показалось для меня каким-то неземным, будто пел хор ангелов. В этот момент произошло то, что впоследствии напомнило мне сцену из «Снежной королевы», когда Герда поцеловала своего брата Кая, из сердца которого вышел осколок льда - и он оттаял. Такое же чувство коснулось в тот момент и меня, как будто из моего сердца вышел кусок льда и меня вдруг прорвало… из глаз хлынули слезы… Это были особые слезы - не от горя, одиночества или безысходности… Нет, это было нечто… слезы коснувшейся меня благодати… радость переполнявшей меня любви… любви ко всему окружающему миру… Я прислонился головой к иконе и, уже не сдерживая себя, долго стоял в таком положении обмывая лик Божией Матери потоком слез, чувствуя в этом какое-то облегчение. Чем больше их истекало, тем легче мне становилось на душе, будто избавлялся от чего-то тяжелого.
Когда успокоился, вышел из храма, не зная, куда дальше идти. Проходя мимо одной старенькой монахини, одетой в какую-то необычную, расшитую крестами черную одежду, я вдруг услышал себе в след.
- Ты остался в живых, чтобы прийти к Богу, а о них не скорби, они уже там, на небе… у Него…
Когда обернулся, увидел удаляющуюся, как мне потом сказали, схимницу. Я был поражен… такое впечатление, что она знала обо мне всё… но откуда? Я еще никому не рассказывал о сегодняшнем сне, и о том, что меня терзало в последнее время. Некоторое время я стоял в изумлении и вспомнил: Ольга же была верующей. Пока я был на гастролях, она с детьми часто ходила в храм, исповедовалась, причащалась, водила детей в воскресную школу. Я уважал ее, но никогда с ней об этом не говорил. Она никогда мне ничего не навязывала и молча молилась по-своему. Мои воспоминания прервала, непонятно откуда появившаяся, Соня.
- Привет, ты что здесь делаешь? Пойдем позавтракаем, если там что осталось…
После завтрака мы долго сидели на лавочке у гостиницы, и я просто засыпал Соню вопросами. Я ощутил духовный голод и явно почувствовал душевную пустоту, которая все время проявлялась во мне внутренней неустроенностью. Господи, как же я жил раньше? Я увидел всю тщетность своего существования. Теперь я осознал: то, что раньше считал своей жизнью, больше никак нельзя назвать, как только существованием. Сейчас нашлись все недостающие пазлы и картина полностью воссоздалась. Всё стало на свои места.
Соня, как могла, отвечала, но конечно же она не могла всё знать и, в конце концов, посоветовала мне обратиться к старенькому, опытному священнику, отцу Гермогену, который служил в этом монастыре.
День прошел как-то быстро и не заметно. Мы съездили к святому источнику, где я окунулся в первый раз в своей жизни в ледяную воду. Это было неописуемое чувство. После трехразового погружения я выпрыгнул из купели как ошпаренный и всё мое тело вдруг загорелось изнутри. Меня бросило в жар. Это было неописуемое чувство восторга.
В пять часов вечера мы уже находились на службе. Соня управляла хором. Отец Гермоген, благообразного вида старец, лет семидесяти, с длинными седыми волосами и окладистой бородой, сидя на стульчике в стареньком подряснике и, такой же старой, застиранной, зеленоватого цвета епитрахили, принимал исповедь. Рядом стоял аналой, покрытый желтой накидкой, сверху лежали крест и Евангелие. Я нерешительно подошел, стал на колени перед аналоем, опустил голову и некоторое время так стоял. Не знаю, сколько прошло времени, возможно всего несколько секунд, может целая вечность. Меня вывел из этого состояния его голос.
- Ну что, радость моя?
В этом голосе я почувствовал что-то далекое, до глубины души знакомое, когда в детстве мама укладывала меня спать, подворачивая части свисавшего одеяла и целуя в лоб, говорила: «Спокойной ночи, моя радость».
Я повернул к нему голову и то, что увидел, поразило до глубины души. На меня смотрели удивительные глаза, излучавшие Божественную неземную любовь. Я не знал, что говорить, но явно осознавал, что именно ему я смогу рассказать всё, хотя и не знал, что. Он сам начал разговор и открыл все тайны моей души, о которых я раньше не задумывался и не подозревал. Мы долго беседовали и в конце он благословил меня, в первый раз в жизни, утром причаститься. Из храма я вышел совершенно другим человеком. Было впечатление, что с меня сняли тяжелый груз, который я носил всю жизнь … будто кто-то выключил земное притяжение и у меня выросли крылья…
В гостиничном номере я долго не мог уснуть. Все думал, как же жила Ольга…? Как она молилась за меня…? Как она все делала по дому без всякой суеты, не мешая мне и одновременно заполняя собой все окружающее пространство? Мне очень не хватало её…
Рано утром я встал, чтобы подготовиться к причастию. Внутри были мир и спокойствие. В душе я ощущал полную гармонию в союзе с обретенным в ней Богом.
В храме находились все свободные от послушания сестры во главе с настоятельницей. Воскресную службу вел отец Гермоген. Я скромно стоял в стороне и смотрел в пол, не дерзая поднять глаза, считая себя недостойным находиться среди столь святых людей, жизнь которых для меня была непостижима… Когда я, крестообразно сложив руки на груди, подходил ко причастию, от сильного волнения меня лихорадило… Через некоторое время я ощутил всю полноту жизни: неописуемое чувство какого-то восторга и неземной благодати. Было впечатление, будто я соединился с Богом. Впервые за последние годы одиночества я почувствовал настоящую радость жизни. А Соня, видя мое состояние, умилилась, подошла и, обняв по-дружески, заплакала, радуясь вместе со мной. Плакал и я… от радости!
Обратно ехал уже в другом настроении… меня переполняли чувства. Я благодарил Соню за удивительную поездку. Теперь я знал, что мне делать, куда идти и как жить!!!