Малыш стоял на коленях, сжимая, медленно холодеющую, руку матери. Катились слезы, но он не замечал их. Временами тихо всхлипывал, не имея возможности плакать во весь голос. Не смотря на свои пять лет, он понимал, что как только хозяин дома, у которого они, на последние деньги, снимали маленькую коморку под лестницей, узнает, что мама умерла, сразу выкинет его на улицу. Они задолжали ему за два месяца. Постояльцы поднимались и спускались, напоминая о себе, сыпавшимся с лестницы песком.
Малыш вздрогнул под тяжелыми ударами кулаком в дверь.
- Анна, открывай, - рявкнул низкий, сиплый, пропитый голос хозяина дома, - я знаю, что ты там. Уже прошло два месяца, я не могу больше ждать. Анна, ты слышишь?
За дверью замолчали. Видимо он, прижавшись ухом к двери, прислушивался, есть ли кто внутри. Мимо прошли две соседские девочки-сестренки, о чем-то вполголоса воркуя и смеясь.
- Да тихо вы, курицы… раскудахтались, - тот же сиплый, противный голос. На что ответом последовало веселое, удаляющееся хихикание.
- Анна, если ты сейчас не откроешь, я вышибу дверь. Мое терпение лопнуло.
От страха, у малыша так сильно заколотилось сердце, как у испуганного, загнанного в угол зверька, что он думал, за дверью слышен его стук. Бум… бум… бум… - сильно, как громкие удары барабана, раздавалось в его грудной клетке. Сидел, не дыша и не шевелясь, боясь сглотнуть ком, ставший в горле. «Мама, что мне делать?» - как к живой, мысленно обращался испуганный до смерти малыш. Ноги затекли, колени болели, а он все боялся пошевелиться, прислушиваясь к разным звукам за дверью. Смерть матери отступила на второй план перед ужасом, что теперь он оказался один - маленький, грязный, никому не нужный, в лохмотьях, не знающий куда податься. Весь, окружающий его, мир, который он знал, заключался в этой коморке и дворике, на который, иногда, выходил гулять. Он уже несколько дней ничего не ел. Кружилась голова и живот сводило от голода.
«Милая мамочка, зачем ты меня оставила? Куда мне теперь идти? Что делать?» - мысленно, сквозь внутренние рыдания, пытался докричаться до нее, как до живой. Вспомнил, как она умирала: уже ничего не могла говорить, только держала в руке его ладошку и молилась, тихо плача от мысли, что он, совсем еще маленький, останется сиротой в этом страшном, жестоком мире. Руки… нежные мамины руки… они стали совсем холодными, лицо побелело, нос заострился, глазные впадины стали темными, как синяки. Прошло время. Малыш понял, что ждать больше нечего. Мамы больше нет и никакого чуда уже не произойдет. Она не оживет и не будет, как раньше, обнимать и целовать. Подождав еще немного, решил идти. Куда? Сам не знал, но здесь оставаться было опасно, да и не имело больше смысла. Сильно хотелось есть. Он тихо подошел к двери, прислушался. Никого. Только из комнаты, в конце коридора, доносились крики тети Сони, ругающейся на пьяного мужа. Тихо отодвинув щеколду, выглянул за дверь. Коридор был пуст. Он, было уже, вышел… оглянулся… в полутьме лежало бездыханное тело матери… сердце дрогнуло… в последний раз… прощался, как с живой. Поднимался по подвальной лестнице, ничего не разбирая, сквозь слезы, тихо ступая по ступенькам, чтобы не сыпался песок на мамино тело, будто боясь разбудить ее, отдыхающую от тяжелого жизненного пути… Еще мгновение и он на улице. Зажмурился от яркого солнца, от которого отвык, сидя несколько дней рядом с умирающей матерью. Куда идти? Миру не было никакого дела до этого маленького, грязного, оборванного, никому не нужного человечка. Хотелось кричать, но кто услышит? Только горестный внутренний крик «маамаа» не прекращался внутри с тех пор, как она испустила дух. В подсознании, хоть и далеко, но еще теплилась мысль, что она где-то рядом; что вот сейчас, все время заботящаяся о нем, придет и заберет его. Не верил в то… что ее больше нет. Но время шло, а она не приходила и не забирала его.
Малыш вышел со двора на улицу, на которую раньше не выходил. Хотел броситься к первым попавшимся прохожим и сказать, что его мама умерла; что не знает, что делать; что остался один; что голоден, но увидел безучастные лица, занятые каждый своим делом.
- Господин! – вырвался из уст ребенка почти беззвучный, хриплый стон в направлении пожилого мужчины в приличном костюме с тонкими усиками, прогуливавшегося под ручку с немолодой, но симпатичной женщиной.
Кавалер сразу о чем-то увлеченно заговорил со своей спутницей, сделав вид, что ничего не видел и не слышал. Они прошли мимо. Малыш проводил их взглядом, полным надеждой и печально опустил голову. Да, он никому не нужен. По его лицу медленно текли слезы. Он был один в этом необъятном мире.
Вдруг сзади, со двора, раздался знакомый сиплый голос.
- Вот он, щщщенок, ловите его!
Малыш обернулся и увидел хозяина дома, стоящего с палкой и указывающего на него. От неожиданности он растерялся. Что делать? Куда бежать? На раздумье не было времени. От страха бросился вниз по улице, не разбирая дороги и сталкиваясь с прохожими.
Остановился, лишь, когда совсем запыхался, чтобы перевести дух. Оглянулся. Погони не было. Видимо отстали. Нагнулся, упершись руками в колени, тяжело дыша. Сердце бешено колотилось. Через несколько минут он разогнулся и осмотрелся, стоя посреди совершенно незнакомой улицы. Куда он попал, где его дом? Сначала возник страх, что совсем потерялся, но потом понял, что обратно возвращаться нет смысла. Там только его мама… Что сейчас с ней? Вспомнил, как умер один из постояльцев дома. Его вынесли в мешке, положили на телегу и увезли в неизвестном направлении. «Мама, мамочка!»
Отдышавшись, медленно побрел по улице, рассматривая витрины магазинов. Проходя мимо хлебопекарни, не успел сообразить, что от запаха свежей выпечки теряет сознание. Очнулся от того, что кто-то нежной рукой поддерживает его голову и пытается влить в рот свежую воду. «Мама!» - пронеслось в голове. Он открыл глаза, но увидел перед собой рыжую девушку, сидящую рядом на корточках в рабочем фартуке.
- Слава Богу, жив! – ее голос, как журчащий ручеек, открывал для него мир новых людей.
- Где я? – еле произнес малыш, жадно глотая воду из кружки, поддерживаемой девушкой.
- В булочном раю, - весело засмеялась девушка, сверкая веснушками на ярком солнце.
И тут только малыш почуял райский запах свежей выпечки. Не выходя со своего двора, он никогда не вдыхал таких ароматов.
- Я есть хочу, - заплакал мальчик, приподнимаясь на локтях и опираясь спиной о стену хлебопекарни.
- Фроська, где тебя опять нечистая носит? – послышался из магазина окрик хозяина.
- Щас, подожди, - шепнула на ухо веснушчатая Фроська и, встав, кинулась в лавку.
Девушка отсутствовала минут пятнадцать – двадцать. За это время малыш пришел в себя, поднялся и хотел уже, было, уйти, как вдруг, из-за угла, видимо с черного хода, выскочила Фроська и подбежав, сунула ему в руки какой-то сверток.
- На, держи… только здесь не разворачивай, а то меня выгонят с работы. Теперь быстро ступай! – и, подтолкнув его в спину, чтобы уходил, бросилась обратно.
Малыш прошел немного вперед, прижимая к груди сверток, от которого исходил, сводящий с ума, вкусный запах свежей выпечки. Остановился, открыл и… чуть не потерял опять сознание… там был вкусный кусок пирога с клюквой. Сказать, что в жизни еще не ел ничего подобного, не мог, потому что, от голода, проглотил все, почти не жуя, и не почувствовав вкуса. Это было первое, что он съел за последние несколько дней. Желудок благодарно заурчал и стал медленно переваривать. Малыш двинулся дальше.
Скоро перед ним открылся замечательный вид. Он стоял на холме перед спуском к реке, через которую лежал большой деревянный мост, хотя для него сейчас все выглядело огромным. На другом берегу, за домами, гордо возвышались купола величественного храма. Кареты часто проносились по переправе, оставляя за собой шлейф пыли и отголоски гикающих кучеров со звуком щелкающего хлыста. Знающий народ старался быстрее проскочить этот опасный участок дороги, так как на мосту помещались только две встречные кареты.
Мальчик спустился с пригорка и находился уже на левой стороне середины моста, когда увидел, выскочившую из-за поворота и мчавшуюся, ему навстречу, карету. Он быстро оглянулся, думая, что успеет отбежать, но увидев такую же встречную, несущуюся на полном ходу, бросился к краю моста и, не удержавшись, потеряв равновесие, упал в реку...
Странное чувство… Хотел крикнуть и вздохнуть, но не мог: вместо этого вода входила в рот и попадала в легкие. Пытался бороться, но ничего не получалось - он не умел плавать. Немного побарахтавшись, перестал дергаться и медленно пошел ко дну…
Тем временем, встречная карета остановилась, из нее выскочил молодой человек и кинулся в воду вслед за ребенком…
Придя в сознание, малыш закашлялся выходящей из носа и изо рта водой. Он лежал на земле. Сильно болела голова.
- Ну, слава Богу, жив, - сказал, стоящий над ним, богато одетый и весь мокрый, статный молодой человек.
- Ваше превосходительство, да разве стоило, ради такого голодранца, так рисковать жизнью. Он и так, рано или поздно, отдал бы Богу душу, - сказал, рядом стоящий, толстый недовольный полицейский. Неподалеку толпился глазеющий народ.
- А что случилось? – слышались голоса подходивших людей.
- Да вот парнишку чуть карета не сбила и он, не удержавшись, упал в воду. А молодой граф, проезжая, увидел и бросился спасать его, - сказал, неподалеку стоящий, рабочего вида, мужчина.
- Какой молодец!
- Да эти кареты носятся, как сумасшедшие, собьют и не остановятся. Этим богатым нет никакого дела до простого люда.
- А граф-то – смельчак!
Толпа стала быстро нарастать и обсуждать ситуацию.
- Ну что уставились? Чей это ребенок? – грозно рявкнул на собирающийся народ, полицейский, вытирая платком пот с жирного лица.
- Хотя и так видно по оборванцу, что беспризорник, - сам себе ответил, брезгливо косясь на мальчика.
Перепуганный народ, что сейчас на них повесят какую-нибудь ответственность за этого пацаненка, с видом «я здесь ни при чем», стал быстро расходиться восвояси.
Молодой граф, вынув из кармана жилетки целковый, и сунув полицейскому, сказал.
- Я очень спешу. Отведи парнишку в гостиницу и накорми его.
- Будет исполнено, ваше превосходительство! – ответил, заискивающе кланяясь и, кладя деньги в карман, полицейский.
Малыш продолжал лежать на земле, откашливаясь речной водой. По брезгливому лицу стража порядка, наблюдающего за отъезжающей каретой графа, было видно, что он не собирается исполнять веленное ему приказание.
- Держииии ворааа! – послышался женский крик на другом берегу. Полицейский встрепенулся и, повернув голову, заметил кричащую торговку пирожками, указывающую на убегающего нищего. «Ревностный» правоохранитель, схватившись за свисток, бросился вдогонку правонарушителю.
Малыш, приподнялся на локте и посмотрел вслед исчезающей «со свистом и целковым» грузной фигуре полицейского. Рядом опять никого. Кому нужен оборванец? В двадцати саженях от него, лежащего на боку, народ проходил мимо, не обращая никакого внимая.
- Ванюша! – вдруг услышал сзади нежный женский голос, звавший его по имени.
Мальчик обернулся. Перед ним стояла, величественного вида, скромно, но строго одетая во все голубое, женщина. Взгляд ее источал нежность, теплоту и любовь. Ему показалось, что он где-то ее видел.
- Твоя мама просила меня, чтобы я присмотрела за тобой, - ответила она на его вопросительный взгляд. – Пойдем со мной, - и протянула руку.
Малыш сразу, почувствовав себя хорошо, будто не тонул и не голодал. Поднимаясь, протянул свою маленькую ладошку. От прикосновения к ее нежной руке он почувствовал легкость во всем теле. Они пошли неспешно переулком и вышли на брусчатую площадь, посреди которой красовался величественный храм, купола, которого, малыш видел с противоположного берега. От такого вида малыш пришел в восторг. Подойдя к паперти, они остановились.
- Ты здесь живешь? – спросил малыш, когда женщина отпустила его руку.
- Да, пойдем.
Он поднимался, вслед за ней, по огромным, как ему казалось, каменным ступеням и, войдя в храм, замер от удивления. Перед ним открылось огромное, как в сказке, пространство. Весь его словарный запас, с округленными от удивления глазами, вырвался в одно широкое «Ух тыыыы!» По сравнению с коморкой, в которой он жил, это было что-то невероятное и непостижимое! Белобрысый, с чуть-оттопыренными ушами, Ванюшка стоял, разглядывая огромное внутреннее убранство храма. Вокруг ни души, лишь только с икон на стенах взирали лики разных святых. Подняв голову, он увидел под куполом величественного Старца с распростертыми объятиями и принимающего его, как родного, в свой мир благодати и любви. Он почувствовал в своем сердце тепло. Впереди возвышался большой, в несколько этажей иконостас, в центре которого, был изображен, сидящий в лучах славы, Царь. Венцом всего был крест с распятым и страдающим на нем Человеком.
Мальчику, стало жалко Его. За что Он так страдал и почему? Малыш захотел подняться туда и, хоть как-то, облегчить Его страдания, но не знал как. И, вдруг, понял – страдания эти были не простыми и за что-то особое, раз Он находился на самом высоком месте. На голове Распятого был терновый венец, из-под шипов, которого, сочилась кровь, а в руки и ноги Его были вбиты большие гвозди. За что Его так? Должно быть, Ему было очень больно. Малышу хотелось помочь и он долго стоял, задрав голову, пока не вспомнил, что не один. Спустившись, мысленно, вниз, он двинулся в сторону широких колонн с правой стороны, за которыми скрылась его проводница, но никого там не нашел. Странно! И только, когда поднял голову, был настолько сильно удивлен, что чуть ли не отпрянул назад. На стене висела огромная, в человеческий рост, икона Той, которая его привела. Он вспомнил, где Ее видел – у мамы была точно такая же, но во много раз меньше. В этот момент он вдруг ощутил всю тяжесть этого дня. Удивительно, сколько ему пришлось пережить. Глаза стали слипаться, тело отяжелело и мальчик, свернувшись калачиком, заснул сладким сном в подножии Божией Матери.
Отец Василий был старшим священником и давно уже служил в Петропавловском соборном храме. Придя утром на службу и, облачаясь в священнические одежды, почувствовал, что день будет необычным. Всю литургию молился с каким-то особым чувством. Ну как здесь не молиться? Они с женой прожили уже много лет, а у них все еще не было детей.
«Господи, неужели так и умру бездетным? У моих священников по четыре-пять детей, а у меня никого. Как-то, даже, немного стыдно перед ними. Как будто какой-то прокаженный» - думал во время службы отец Василий.
Литургия уже давно закончилась. Дьякон и пономарь ушли, а он все еще оставался в алтаре. Встав на колени перед престолом, молился.
- Господи, не оставь меня без поддержки в старости.
- Матушка Богородица, Пресвятая Владычица, не оставь меня, грешного в своих молитвах. Как Твоих родителей утешил Господь на старости лет Твоим рождеством, так же и Ты утешь меня, Всемилостивая.
То ли изнемогши от молитвы, то ли от пошатнувшегося со временем здоровья, отец Василий понял, что устал. Сев в архиерейское кресло и, откинувшись на спинку, решил «прикорнуть» на пять минут.
Он увидел темное помещение, в котором горько плачет ребенок, но не мог ничего разглядеть. «Мама, мама, мамочка, на кого ты меня оставила? Как я теперь без тебя?» - слышалось из темноты. Мрак стал рассеиваться и сердце его дрогнуло. Маленький мальчик стоял над телом умершей матери и горько плакал. Он увидел одиночество этого ребенка. Сколько в нем было горя. Отец Василий прослезился. Вдруг стало светло и он увидел Богородицу… во всем голубом, как на одной из его любимых храмовых икон. Она подошла к малышу и, протянув руку, сказала.
- Ванюшка, пойдем со мной.
Малыш перестал плакать, вытер тыльной стороной ладошки слезы и, встав, подал руку. Они подошли к отцу Василию.
- Вот тебе, отец Василий, в старости и отрада, и утешение, - произнесла Богородица, держа за руку смотрящего на него маленького белобрысого мальчика с мокрыми от слез глазками. – Мы тебя ждем в храме.
- Да… - добавила Она, протягивая ему целковый, - здесь один полицейский обронил, тебе пригодится.
Отец Василий вздрогнул, пробудившись от сна. Он сидел в алтаре, в архиерейском кресле и пытался понять, что произошло. В руке он сильно что-то сжимал. Разжав кулак, увидел целковый. В следующий момент он бросился из алтаря через дьяконскую дверь. В храме никого не было. Вспомнил об иконе и, зайдя за колонну, оторопел. Перед иконой Божией Матери, свернувшись калачиком, сладко спал маленький белобрысый мальчик.